Re: СТИ}{И
старый гад » 2013-11-17 02:02:47
Р.Рождественский
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ О КРЫЛЬЯХ
Мужичонка-лиходей, рожа варежкой,
Дня двадцатого апреля, года давнего,
Завопил вовсю в Кремле, на Ивановской,
Дескать, дело у него государево!
Кто такой? Почто вопит? Во что верует?
Отчего в глаза стрельцам глядит без робости?
Вор - не вор, однако, кто его ведает…
А за крик держи ответ по всей строгости!
Мужичка того недремлющая стража взяла.
На допросе показал этот странный тать,
Что берётся смастерить два великих крыла
И на оных аки птица будет в небе летать.
Подземелье, стол дубовый и стена на три крюка…
По стене плывут, качаясь, тени страшные…
Сам боярин Троекуров у смутьяна мужика,
Бородою тряся, грозно спрашивал:
- Что творишь, холоп? - Не худое творю!
- Значит, хочешь взлететь? - Даже очень хочу!
- Аки птица говоришь? - Аки птица, говорю!
- Ну а как не взлетишь? - Непременно взлечу!
Был расспрашиван мужик строгим образом
От рассвета шли расспросы-
И до затемно.
Дыбой гнули мужика, а он упорствовал:
- Обязательно взлечу! Обязательно!
- Вдруг и взаправду полетит, мозгля крамольная?
Вдруг понравится царю затея знатная?
Призадумались боярин и промолвили:
"Ладно. Что тебе, холоп, к работе надобно?"
Дали всё , что пожелал для великих дел:
Два куска холста, драгоценной слюды,
Прутьев ивовых, на наделю еды,
Да подъячева, чтоб смотрел, глядел...
Необычное мужичок творил.
Острым ножиком он холсты кромсал,
Из белужьих жабр хитрый клей варил,
Прутья ивовые в три ряда вязал.
От рассветной зари, до темных небес
Он работал и не печалился.
Он смеялся, чёрт, он смеялся, бес:
"Получается! Ой получается!".
- Что творишь, холоп? - Не худое творю!
- Значит, хочешь взлететь? - Даже очень хочу!
- Аки птица говоришь? - Аки птица, говорю!
- Ну а как не взлетишь? - Непременно взлечу!
Слух прошёл по Москве: - Лихие дела…
- Мужичонка… - Да чтоб мне с места не встать!…
- Завтра в полдень, слышь?… - Два великих крыла...
- На Ивановской… - Аки птица летать…
Мужичонка-лиходей, рожа варежкой,
Появившись из ворот, из скособоченных,
Дня тридцатого апреля, на Ивановской
Вышел, вынес два крыла перепончатых.
Были крылья угловатыми и мощными.
Распахнулись – всех зажмуриться заставили.
Были тоненькие очень, да не морщили,
Были будто ледяные, да не таяли.
Отливали эти крылья сияющие
То ли кровушкою, то ли пожарами.
Сам боярин Троекуров со товарищи
Поглазеть на это чудо пожаловали.
Крыльев радужных таких земля не видывала.
И надел их мужик, слегка важничая.
Вся Ивановская площадь шеи вытянула…
Приготовилася ахнуть вся Ивановская!
Вот он крыльями взмахнул, сделал первый шаг,
Вот он чаще замахал, от усердья взмок,
Вот на цыпочки встал, да не взлеталось никак!
Вот он щёки надул, а взлететь не смог.
Он и плакал, и молился, и два раза отдыхал,
Закатив глаза подпрыгивал по-заячьи,
Он поохивал, покрякивал, он крыльями махал,
И ногами семенил, как в присядочке.
По земле стучали крылья, крест болтался на груди,
Обдавала пыль вельможного боярина.
Мужику уже кричали: "Ну чего же ты? Лети!
Обещался, так взлетай, окаянина!"
А когда он завопил: "Да где ж ты, Господи!".
И купца задел крылом, пробегаючи,
Вся Ивановская площадь взвыла в хохоте,
Так, что брызнули с крестов стаи галочьи.
А мужик упал на землю, как подрезали,
И не слышал он ни хохота, ни карканья.
Сам боярин Троекуров не побрезговали -
Подошли к мужику и в личность харкнули.
И сказали так боярин: "Будя! Досыта
Посмеялись! А теперь давай похмуримся.
Батогами его! Да чтоб не дo смерти,
Чтоб денёчка два пожил,да помучался!".
Ой, взлетали батоги посреди весны,
Вился каждый батожок в небе пташкою.
А оттудова - да поперёк спины,
Поперёк спины, да всё с оттяжкою!
- Чтобы не думал - знал! Чтобы впрок - для всех!
Чтоб вокруг тебя стало красненько!
Да с размаху- ах! Чтоб до сердца - эх!
Да ещё раз - Ох! И полразика!
- В землю смотришь, холоп? - В землю смотрю!
- Полетать хотел? - И сейчас хочу!
- Аки птица, говорил? - Аки птица, говорю!
- Ну а дальше-то как? - Непременно взлечу!
Мужичонка-лиходей, рожа варежкой,
Одичалых собак пугая стонами,
Дня тридцатого апреля на Ивановской
Будто чёрный крест лежал - руки в стороны.
Посредине государства, затаённого во мгле,
Посреди берёз и зарослей смородины,
На заплаканной, залатанной, загадочной земле
Хлеборобов, Храбрецов И юродивых.
Посреди иконных ликов и немыслимых личин,
Бормотанья и тоски неосознанной,
Посреди пиров и пыток, пьяных песен и лучин,
Человек лежал ничком, в крови собственной.
Он лежал один. И не было ни звёзд, ни облаков.
Он лежал, широко глаза открывши,
И спина его болела не от царских батогов -
Прорастали крылья в ней, крылья, крылышки!..